Примирение без оглядки?

В №44 «Красноярской газеты» помещена информация о воздвижении креста примирения, покаяния и любви по погибшим в годы Гражданской войны. Информация была дополнена некой безымянной архивной справкой о происходивших 90 лет тому назад событиях на Манской земле.

Я – за примирение. Но что подразумевает собой примирение? Словари толкуют это понятие как взаимное примирение, примирение противоположных сторон. Странно то, что вопрос об установке креста братской любви и прощения в Манском районе не был обсуждён на каких-либо собраниях, круглых столах. Но и на это можно было не обратить внимания: сейчас много инициатив, которые их авторы не считают нужным обсуждать. Такова особенность нашего «демократического времени», времени создания гражданского общества, провозглашения толерантности. И опять же, это – безоценочное суждение, то есть ни хорошо, ни плохо, так как это просто есть.

Другой вопрос, и это, пожалуй, главное: кто с кем примирялись?

Судя по материалам, опубликованным в «Красноярской газете», потомки казаков и милиционеров как представителей власти Колчака, замирялись с потомками «бандитов» из дезертиров и бывших ссыльных.

Автор начинает изложение событий с подписания Брестского мира – вот, оказывается, откуда все беды: не с наличия неразрешимых противоречий между трудом и капиталом , помещичьего землевладения и безземельного крестьянства, проблем национальных окраин и т. д. И офицеров, оказывается, начали расстреливать после Брестского мира, а не после Февральской революции. Оказывается, «повальные пьянки и дебош» в Кирзе «стали поводом для беспокойства властей». Каких властей? С февраля одни власти уходили, другие приходили. Каждое сословие разбиралось со своими проблемами. Достаточно перелистать газеты «Наш голос», «Свободная Сибирь» за 1917 год, чтобы увидеть, какие противоречия были на съездах учителей губернии, православного духовенства и мирян Енисейской епархии, крестьянских и казачьих съездах. Например, казаки на Первом съезде заявили: «Енисейское казачество не отказывается от названия «казак», но вкладывает в содержание этого слова старый смысл, стёртый политикой старой власти, смысл этого – свободный человек. Отныне «гражданин-казак» есть защитник добытой свободы, сын своей Родины и член свободно составленного союза». Поддерживая Временное правительство, съезд казаков отмечал, что казачество «может укрепить завоёванную свободу» «лишь благодаря поддержке и самодеятельности всего трудового народа», и считал «неотложным делом объединение всего трудового народа вокруг Советов солдатских, крестьянских и казачьих депутатов».

К слову, дезертиры – это бывшие солдаты-окопники Первой мировой войны, фронтовики. Дезертирство началось после февральской революции, а не после подписания Брестского мира. Брестский мир был подписан в том числе потому, что армии фактически не было. Как известно, Питер защищали от наступления кайзеровской армии наспех сформированные отряды Красной гвардии. Солдаты воевать не хотели. Летом 1917 года, к примеру, в Тасееве во время одного из митингов все эсеровские знамёна с лозунгами «Война до победного конца» были в клочья разорваны возмущёнными крестьянами.

Со второй половины статьи неизвестный автор уже называет «бандитов» повстанцами, ссылаясь на то, что они так себя назвали. Слово «партизаны» упоминается лишь единожды, когда говорится об их потерях. Очевидно, автор пользовался материалами сводок колчаковской армии, так как там действительно партизан называли бандитами. Да и краткое описание автором столкновений партизанских отрядов с частями регулярной колчаковской армии даёт представление о происходивших событиях таким образом, что «повстанцам» всё время везло (то горы, то шуга на Мане, то большой снег), а вот когда «наступающие казаки наголову разбили партизанские полки с ходу», то «казаки медленно и осмотрительно шли к Баджею, сметая засады и догоняя бегущих». Что делали дальше с этими «бегущими» в статье не говорится. К удивлению из статьи узнала, что «отступающие сжигали свои дома». А вот красноярский исследователь Ю. В. Журов в своей книге приводит донесение управляющего Енисейской губернии министру внутренних дел Сибирского правительства Колчака от 11 июля 1919 года о событиях весны и начала лета 1919 года, когда партизаны начали отступление в Монголию: «Доношу, что в селе Степно-Баджейском Красноярского уезда сожжены распоряжением военных властей все усадьбы и выселены все жители». Вот так, без сантиментов. Очевидно, жгли в белых перчатках, чтобы не запачкаться. Кстати, в этом же сообщении говорилось: «В селе Тасеевском Канского уезда сожжено 2/3 дворов, причём оставлены дворы преимущественно лиц, не причастных к большевизму». Исходя из оценок современного примирителя, что партизаны – это «бандиты», в Тасеево 2/3 села состояло в «бандитах». А судя по тому, что в Енисейской губернии было разрушено 13858 крестьянских хозяйств, сожжено 3190 домов, число причастных к большевизму было немаленьким. Причём речь идёт в основном о сельских территориях. В Степно-Баджейской и Кияйской волостях Красноярского уезда процент разрушенных хозяйств колебался от 50 до 90. И.Н.Смирнов писал, что в наступающих войсках Красной Армии имели слабое представление о том, «что из себя представляют партизаны». Он писал, что «сибирские партизаны оказались нам несравненно ближе, чем партизаны на Украине. Большинство партизан было разорено Колчаком. Когда они заявили нам об убытках, полученных от Колчака, с уверенностью, что мы их возместим, у нас руки опустились: никаких средств у государства не хватило бы их покрыть».

Газета «Красноярский рабочий» в июне 1920 года, то есть через год после описываемых кровавых событий, писала: «До колчаковщины сибирская деревня не принимала непосредственного участия в политических переворотах и вообще политикой не занималась. Где-то там, в далёкой России, происходила революция, о которой сибирские крестьяне знали понаслышке от вернувшихся фронтовиков. Потом борьба перекинулась в сибирские города, прошла по железной дороге, но деревни, за редким исключением, она не задела. Только колчаковщина встряхнула сибирскую деревню и втянула её в водоворот политики и революции. В период гражданской войны через отдалённые таёжные деревушки, куда раньше попадал только ссыльный, проезжий фельдшер или топограф, проходили целые обозы, двигались отряды чехов, румын, итальянцев и других белогвардейских героев, и вели себя, как настоящие завоеватели. Глухие сибирские углы, летопись которых сводилась к тому, кого, в каком году съел медведь и сколько задавил скота, имеет сейчас свою политическую историю: могилы мучеников за свободу и лучшую долю трудящихся, пепелища сожжённых белогвардейцами жилищ, имеют своих героев и предателей».

Недоумение вызывает информация о судьбе П. Е. Щетинкина в безымянной статье. Где, в каких огородах, когда, кем он был расстрелян? Может быть, в архиве и сохранилось белогвардейское донесение о гибели партизанского командира П. Щетинкина, но это, скорее всего, из сферы желаемого, но не подтверждённого. Известно, что колчаковцы вели настоящую охоту за командирами партизанских соединений и их семьями. Яркое подтверждение – судьба семьи партизанского командира И. А. Вашкорина, бывшего священника, жену которого расстреляли на глазах детей, а самих детей взяли в заложники. Поэтому отступающие партизаны были отягощены обозами, в которых везли раненых, женщин и детей. Но П. Е. Щетинкин, к сведению «архивиста», погиб в 1927 году, и не в огородах, а в Монголии.

Когда я читала этот экскурс в историю, меня не покидало ощущение, что заголовок статьи «Не приведи, Господь, чтобы когда-то брат вновь стрелял в брата» не соответствует её содержанию. Этот экскурс оскорбителен для потомков партизан. В частности, я – внучка партизана Степно-Баджейской Республики Кухарского Константина Максимовича.

Партизаном он стал совершенно случайно. В село Рыбное прибыл колчаковский отряд для мобилизации парней в армию. Все фронтовики (дезертиры, как их называет автор) ушли в Рыбинский бор. Их тогда называли дружинниками. Колчаковцы отобрали молодых ребят 1998-99 годов рождения. Их поставили охранять дома, где сами заночевали, въезд на тракт и на мост. Мой дед и его сродный брат были призваны охранять мост через речку Рыбная. Ночью их отцы привели им по коню, дали по собачьему тулупу и наказали ехать в бор «к мужикам». Ни о какой политике они не помышляли, ни о каких большевиках не мечтали. Просто жалко было сыновей-работников. Также поступили и другие рыбинцы. А утром всех отцов, их взрослых сыновей, вывели на речку Рыбную, заставили выдолбить прорубь, расстреляли их и спустили под лёд. Мой дед потерял отца и двух «браток», и пошёл мстить. Он многое мне рассказывал, и про холод, и про голод, и про то, как отступали по скалам, и как видели горы убитых людей в деревнях. Впоследствии он встречался со своими товарищами – партизанами, однажды мы с ним ездили в Хакасию к его другу, и они посещали места, по которым они шли, отступая. Все партизаны, которых я видела в доме у деда, были уважаемыми людьми. Никаких ассоциаций с понятиями «бандиты», «дезертиры» у меня не возникало и не возникнет.

В своём приветственном слове на открытии Креста депутат О. А. Пащенко, характеризуя сегодняшнее время, сказал: «Сегодня же пока – разделение. Между людьми, исповедующими любовь к земле, Родине, государству, к истории и будущему, и теми, кого прямо назовём жульём, жлобьём, ворьём, которые переправили миллиарды за рубеж, учат там своих деток и готовы в любую минуту бросить Родину. Они что? Рассчитывают на прощение? Да не будет его!» Правильно, Олег Анатольевич, прямо как в русской пословице: «С волком мириться – домой не воротиться».

Но в данном случае получается, что мы принимаем решение за тех, кто уже никогда не сможет заявить о своей позиции. Получается, что мы легко подводим черту, не слишком обременяя себя трудом к выработке способности у самих себя умения прощать.

И воздвижение Креста, и лития об упокоении душ погибших в гражданскую войну уместны, ведь все участники гражданской войны были если не верующими, то крещёнными обязательно. Кстати, в штабе Кравченко-Щетинкина было принято решение «об избрании военного муллы для исполнения религиозных обрядностей товарищей-солдат магометанской религии», а в Степном Баджее по просьбе крестьян обязанности священника были возложены на Иону Троицкого, бывшего чиновника. Но вот с оценками прошлых событий надо быть поосторожней, ибо «воздастся по делам вашим».