Огненный столб беды

Всю жизнь помню случай из детства. Сидела я на берегу озера, и вдруг с его середины взметнулся в небо огненный столб высотой с телеграфный. Я испугалась и поразилась. Когда рассказала взрослым, они только посмеялись, мол, ты заснула у озера и видела это во сне. А вскоре началась война. И с тех пор это видение ассоциируется у меня с началом трагедии.

Было мне к началу войны десять лет. Родилась в 1931-м в Вологодской области. По фамилии – Тихомирова. Мои оба деда погибли в 1917 году. Мама умерла в 1935 году. После финской войны мы с отцом уехали в Карелию. И вот теперь, 21 июля 1941-го, нас эвакуировали. До узловой станции добрались нормально, а на ней – это была Суоярви – было такое скопление поездов и народа! И вдруг налетели три тройки немецких самолетов. Через пару вагонов от нас упала бомба, и один вагон в щепки разнесло, другой загорелся. Как  вытащил меня отец из вагона, я не помню, но, когда мы бежали, то части человеческих тел летели во все стороны. Отец утащил меня в лес, положил в глубокую яму и побежал искать мачеху с моей сестренкой. Кругом свирепствовали огонь, дым, скрежет, свист падающих бомб. Я не понимаю, как тогда я не погибла. И этот кошмар всю жизнь стоит у меня в голове!

Отец нашел меня, и мы пошли пешком до самого Петрозаводска. Идем – вроде тихо, и вдруг из-за леса эти стервятники строчат из пулеметов, люди падают, как снопы. Я опять остаюсь жива. Отец старался держаться все время обочины дороги, и как только начиналась стрельба, хватал меня, и мы катились вниз. В Петрозаводске находились довольно долго, и там через каждые полчаса выла воздушная тревога – бомбежки, стрельба, бой самолетов. В сентябре добрались до места – это была станция Семигородняя, и от нее 17 километров куда-то на лесоучасток. Движение там было только по эстакаде. Лес вывозили по узкоколейке, другой дороги не было – болота.

В октябре отца взяли на фронт. А он меня перед уходом проучил как следует. Каким образом? Мачеха работала в общежитии уборщицей. Не помню точно, но я у кого-то «свистнула» кусок хлеба. Мачеха дала мне «по полной» и пригрозила, что расскажет отцу. Он меня никогда не был, но и не ласкал. Пришел отец поздно. Мы с сестренкой спали. Он сдернул с меня одеяло и сонную ремнем – раз, второй, третий. Я соскочила с кровати – и на улицу. Осень стояла морозная… Отец выбежал за мной, я – от него. Потом он отстал… Я вошла в холодный коридор, потом в теплый, в дом же не осмелилась вернуться. Так и проспала в деревянном корыте всю ночь. На следующий день отец ушел на фронт. Я не помню, как с ним прощалась…

В ноябре сестренка умерла от кори, а я опять жива осталась. В декабре мачеха забрала хлеб по карточкам и оставила меня одну…

Что я ела зимой? Не было ни одной осины, которую бы я не обглодала. Откалывала глину от печки, смачивала сушеницей и глотала. Впоследствии это сказалось сильной аллергией. Мальчишки научили меня ловить воробьев. Пекла их в печке и ела. Это было лучшее из всех моих «продуктов», то есть дерьма…

Весной пошла трава, прошлогодняя клюква на болоте. А когда появились грибы, приехал на участок директор хозяйства. Ему сказали, что здесь сирота болтается. Он написал записку заведующей детским садом, посадил меня на бревно и отправил на станцию Семигородняя. В детском саду меня, одиннадцатилетнюю, и оставили. И была я ниже всех ростом, и дразнили меня рахитиком. Есть давали очень мало, и я из-за стола долгое время уходила со слезами, а мне взрослые говорили: «Тебе много есть нельзя…». Вот такой была для меня война.

Отец мой погиб на фронте. Я вопреки всему выжила. В 1949 году приехала в Белоруссию. Здесь, где немцы порушили и убили жизнь, казалось, навсегда, многое что видела и слышала. И однажды мне один генерал сказал: «Ты, дочка, еще молодая, так вот тебе мой совет: хочешь и дальше жить – не лезь вперед и сзади не болтайся. И держи язык за зубами». И я помню его совет всю жизнь.

Но теперь хочу кое-что сказать. Многие, кто защищал Родину, погибли, многие умерли вскоре после войны от ран, контузий и болезней. Остались мы, дети. Сироты. В первые годы после войны о нас хоть как-то заботились, хоть чуть-чуть помогали. А теперь?

Вот фронтовикам сейчас чего только не дают. Квартиры – мечту всех поколений. Они заслужили хоть на старости лет пожить в благоустроенных и просторных квартирах. Я ничего против них не имею, хотя знаю точно, что есть среди них убежавшие от наказания из Белоруссии и Украины полицаи. Но со временем они искупили свою вину, и все забыто. Они – тоже победители. Будем ко всем милосердны.

И пусть квартиры ветеранов войны в скором времени останутся их внукам…

Но ведь и мы – дети погибших фронтовиков – хотели бы какого-то внимания. И дети тружеников тыла… Да и сами труженики, старики и старухи нынешние, которые работали для фронта, для победы, не жалея жизни.

После войны, когда страна была порушена и жила впроголодь, конечно, было нечем нам особо компенсировать тяготы жизни. И отцов наших было не вернуть. Но теперь «нефтедоллары» преют в зарубежных банках, миллиардеров вмиг расплодили, а нам, детям войны, в ответ на вопросы: «Почему для нас нет никаких льгот и подарков?», отвечают: «Страна не настолько богата…».

А, по-моему, страна бедна на милосердие. Вот, вместо того, чтобы красочные шоу устраивать, салютами небо взрывать, выделили бы и нам хоть немного, хоть как-то компенсировали потерю отцов.

Салюты эти мне напоминают тот огненный столб беды на озере…