Я  не  был на  той  войне

Хочу дожить до той весны,
Где жизнь и смерть не по соседству,
Где оборвется гром войны
И мир начнется, словно детство.

М. ЛИСЯНСКИЙ

Мне случилось родиться после войны, но я читал о ней в книжках, ви­дел кинофильмы и могу представить... Май сорок пятого года. Весна… Та­кая же юная, ранняя, как сейчас. Оттаяла земля, светило сквозь ветви де­ревьев солнце, пели птицы в лесу, наверно, звонко и радостно пели соло­вьи...
И еще была особенная на земле тишина. Тишина, которую люди, воевав­шие четыре года, уже успели, наверное, забыть - слушали ее будто впер­вые.

Эта была новая весна, весна Победы!    

Среди сосен и берез пахнет прелью, там и тут – бурые, пережившие зиму листья. Тихо в лесу, только дятел стучит неподалеку, только бродит по земле человек и думает о той войне.

У меня было два деда. Один – по линии мамы, второй – по отцу. Того, что по отцу, мне не пришлось видеть. Кто-то из родственников, кажется, дядя Сережа, показал мне небольшую фотокарточку. На ней – человек лет тридцати, у него круглое, отважное лицо, светлые, смотрящие вдаль глаза, рот чуть приоткрыт, будто он о чем-то говорит, на голове - буденовка. Помню, я удивился, когда увидел  такой головной убор, похожий на русский шлем, –  буденовка.

На обороте карточки –  надпись: "Горбунов Николай Васильевич,

1939 год"

Он, поименованный так же, как я, погиб где-то под Москвой в 1941 го­ду. Родственникам не удалось найти могилы...

Второго деда помню хорошо. Он хромал на правую ногу, ходил с палочкой. Наверно, хромота эта - результат ранения...

Александр  Ефимович Гужевский воевал еще в гражданскую. Судя по его записям и вырезкам из газеты "Красное знамя", он участвовал в партизан­ском движении в 1918 – 1920 годах в Красноярском крае. Сохранилась и небольшая книжечка с пометками деда: Васильев Георгий Александрович "В огне боев" (о молодежи Енисейской губернии в годы иностранной воен­ной интервенции и гражданской войны). Красноярское книжное издательст­во, 1958 год.

Деда Саша не мог, как все, спокойно отдыхать, сидеть сложа руки. Он писал о чем-то, сидя за стареньким письменным столом, покрытым потертым зеленым сукном. Александр Ефимович выступал с лекциями, писал заметки, статьи, собирал материал об истории партизанского движения в годы граж­данской  войны.

Дедушка "ходил по инстанциям", иногда он и меня, шестилетнего, брал с собой. Все его беспокоило, волновало всерьез. Вот строители проводили ремонтные работы, меняли трубы, вырыли яму на пол-улицы, работали грубо, небрежно: повредили деревья.  Дедушка идет в домоуправление... Разгиль­дяйство, равнодушие, халатность – все волновало деда, и, как мог, он боролся...

Мне было восемь лет, когда он умер. Помню, сколько пришло народу, что­бы проводить его в последний путь. Места в двухкомнатной квартире не хватило, люди стояли на лестничной площадке. А когда гроб вынесли во двор, оказалось, что весь двор полон народу, люди плакали, только дети не плакали, но грустно смотрели на все.

У меня есть фотокарточка, где я вместе с дедом, и сейчас, глядя на нее, я вижу: волевое, решительное лицо, с четко обозначенными складками между носом и плотно сжатыми губами. Седая шапка коротко стриженных, стоящих прямо волос. На темном пиджаке –  медали, орден "Знак почета".

Во всем облике деда – решительность, мужество. Дед как бы спрашивает тебя: "Сегодня что сделал ты для того, чтобы яснее и лучше стала жизнь?

Родственников, участников войны, которых я мог бы поздравить с   65-летнем Победы, уже нет в живых. Потому и хожу я один по ве­сенней  земле, думаю о той войне.

.... Умерли от ран, погибли в плену не менее двадцати семи мил­лионов  человек. Из тех, кому в 1941 году было 18 лет, мужчины 1923 года рождения, осталось к концу войны не более 3 %.

... Изредка раздается стук дятла, шуршит прошлогодняя листва. Тихо в лесу.

За меня отдали жизнь. Те, кто не вернулись. Те, кто погиб. В во­семнадцать и в двадцать два. Чтобы все мы могли видеть ясное небо. Клейкие листочки, умытые  майским  дождем...

Я не был на той войне, только слышал о ней.

... Только слышал о ней. Но и в наше время идет война.

Об этом говорят цифры. С 1996 по 1997 гг. население Красноярского края  уменьшилось на 10 тысяч человек, с 1997 по 1998 гг – еще на 15 тысяч (родилось 8 тыс., умерло 23 тыс..) Для сравнения: в Чеченской бойне с  11 декабря 1994 г. по 27 марта 1996 г. убито 3 тысячи 826 военнослужащих. В  Афганистане с 25 декабря 1979 г. по 15 февраля 1989 года погибло 13 тысяч 833 советских солдат и офицеров. Так там была война. А у нас?

Население  Российской Федерации сократилось на 10 миллионов. Од­нако с учетом сокращения среднего возраста жизни - мы потеряли за годы реформ восемнадцать миллионов человек. Это не просто грустные цифры, это статистика войны. И от того, что ведется она экономическими и пси­хологическими методами, нисколько не легче. Люди – то  гибнут.

О психологической  войне сегодня почти не говорят. И все же... Ут­рачена связь с отечественным киноискусством. Большинство кинотеатров превратились в развлекательные заведения для "новых русских". Мы пере­стали быть самой читающей страной в мире. Общий тираж выпускаемых в стра­не книг  сократился в 4 раза, особенно пострадали учебные и научные изда­ния.

Логическим продолжением такой политики является то, что система образования не заинтересована в обучении подростков из малообеспеченных семей, и как следствие – 5 миллионов беспризорных, 3 миллиона нигде не уча­щихся, безграмотных детей. В 1922 году, сразу после Гражданской войны, в России было 4 миллиона беспризорников. Они не только лишены полноценного детства, но и будущего. Зато дети высокопоставленных чиновников благопо­лучно отдыхают и учатся за границей.

С такими мыслями встречаю я день Победы –  этот "праздник со слезами на глазах". И все-таки верю, что придет такое время, "где жизнь и смерть не по соседству". Ведь не век же длиться этой войне...